27 de febrero de 2016

ПРИТЧА О БЛУДНОМ СЫНЕ

ПРИТЧА О БЛУДНОМ СЫНЕ (Лк. 15, 11–32) Какая дивная и какая страшная эта притча о блудном сыне, которую мы так хорошо знаем, так хорошо помним и которая каждый год возвращается к нам с новой силой – с новой силой, рождающейся и от более тяжелого, мучительного опыта греха, и от более изумленного сознания Божией милости и того, как нас принимает и восставляет Господь... Эта притча о многообразном грехе и одновременно о самой сущности греха. Открывается притча грехом в его наготе, в его абсолютности, в его дикой беспощадности. Младший сын приходит к отцу: он полон сил, полон желаний, он полон жажды жить, и не вмещается эта жажда, это желание, эта похоть жизни в рамки обычной домашней жизни. И не может он больше ждать, и отцу своему он говорит: Отец, ты зажился; пока ты умрешь, во мне увянет жизнь; за время, пока ты будешь жить и жить, а не умирать, я завяну. Умри, умри для меня, будь как мертвый! Ты мне не нужен, но то, что я от тебя могу получить, я могу теперь получить. То, что ты потом накопишь, мне не нужно, а то, что ты до сих пор накопил трудом, любовью, подвигом души, то все мне раздели, дай мне мою долю; а потом, жив ты или не жив, – мне все равно; передо мной – жизнь... Так говорим и мы по отношению к Богу; не так грубо, не так прямо, но так же жестоко. Все от Бога берем и уносим на страну далече, растратить, прожить. Забываем даже, что Он есть, для нас Он словно мертв в те моменты, когда мы от Него получили все, что нам нужно, чтобы жить на этой далекой, опустошающей стране. И идем, и живем, и богаты какое-то время; а потом беднеем, истощается украденное из Царства Небесного, унесенное, прибереженное, расточаемое. Пока мы еще богаты тем, что Отец дал, нас окружают такие же, как мы, которым до нас никакого нет дела, лишь бы поживиться: любовью ли нашей, беспечностью нашей, человеческим нашим теплом, умом, сердечностью, тем, что у нас есть, что бы это ни было. А когда истощится, начинает ветшать все, что из отцовского дома, от Бога было получено, тогда от нас отходят, потому что тот же закон, который мы применили по отношению к Отцу, действует и для нас. Нам до Него не было дела, лишь бы получить то, что Он может дать, – и другим до нас никакого нет дела, лишь бы попользоваться тем, что у нас есть из домашнего, отцовского богатства. И как часто мы отдаем самое драгоценное за бесценок, такие вещи, которые надо было хранить в сердце как самую святыню нашей жизни, легко отдаем, чтобы порадовать, повеселить, утешить: вот грех. А дальше мы видим другого человека, уже не младшего сына, а сына, который так и не понял того, что было между ним и его отцом. Он всегда был добротный сын, не отступал от воли отца, как он сам говорит: всю жизнь я был тебе рабом, как раб служил тебе, – потому что слово “работал” по-славянски сильное слово, именно от слова “раб”. Всю жизнь он чувствовал, что он просто работник своего отца, за кров, за пищу, за человеческое отношение, за привилегию, которую родство давало над рабами. И вот возвращается младший сын в лохмотьях; все потерял: радость потерял, право быть сыном потерял, как мы часто говорим – “все потеряли”. И в дверях его встречает отец, с любовью. А когда возвращается старший сын, тот, который всегда принадлежал дому, всегда был с отцом, никогда не отступил от правды этого дома, он слышит, что в дом пришел чужой, голодный, холодный, лишенный, который когда-то мог принадлежать этому дому, но ушел... И пусть бы себе оставался на стране далече, – нет, вернулся, истратил пол-имения, а теперь что? На остальное зарится, отнять хочет?.. И говорит он, как мы часто говорим: “Этот твой сын”; он не говорит “мой брат”; нет, он ему не брат, он чужой: этот твой сын, который все потратил с блудницами, вернулся, а ты праздник устраиваешь, радуешься, что какой-то чужой вернулся, а мне меньше от этого будет... И отец ему говорит ласково: Твой брат вернулся! Он был мертв – теперь он живой; он пропал – теперь он нашелся: разве нам не радоваться, разве нам не ликовать?.. Вот и посмотрим на себя, на кого мы похожи: на блудного или на праведного? И с горем можно заметить, что похожи и на блудного, и на праведника – во всем, что неправедно. Есть ли у нас праведность старшего сына и есть ли у нас доверчивое сыновство младшего? Младший старшего принял бы к себе, не отвернулся бы, он ему был не чужой. А отец – он одинаково принимает и того, и другого. Горем принимает одного – праведного; и радостью принимает другого, который сохранил в душе сознание, что у него есть отец, что к отцу он может вернуться, что есть дом, куда можно прийти. Он не подумал, что старший брат ему закроет дверь в лицо, он только подумал, что отец, который согласился умереть для него, даст ему жить. Вот и нам предлагается: Приидите ко Мне все труждающиеся и обремененные и Аз упокою вы... Перед нами Отец, – но как жутко, что так часто рядом с Ним стоит каменный, черствый, как будто умерший душой старший сын, который всегда был в доме Отца, а теперь не хочет принимать чужого. Аминь.